Бывший пленный, религиовед с мировым именем Игорь Козловский: "Потеряв все в Донецке, я так и не получил жилья в Киеве, хотя его обещали"
Виолетта Киртока
Человек, ради освобождения которого организовывали флешмобы, о котором говорили известные украинцы, об освобождении которого президент Чехии просил непосредственно Путина, сейчас остался совсем без внимания нашего государства.
27 декабря исполнится три года, как ученого освободили в составе 74 пленных, находившихся в тюрьмах и колониях "ДНР". У него, как и у большинства из них - огромные проблемы с жильем, трудоустройством и психологическим состоянием.
В аэропорту освобожденных тогда встречали сотни людей, представители власти, им обещали помочь решить все, как с потерянными документами, так и бытовые вопросы, трудоустройство. К сожалению, все это так и осталось словами. Общаясь с освобожденными в разные периоды людьми, хорошо вижу, как после радостных встреч и объятий с президентом люди остаются один на один со своими проблемами, как государство о них забывает. Редко, эпизодически, таким заложникам войны все же помогают. Так, буквально на днях, жилье купили Станиславу Асееву, которого освободили год назад. Почти сразу после освобождения квартиры в Киеве получили известные пленники Кремля, которых освободили из тюрем России 7 сентября прошлого года: Олег Сенцов, Владимир Балух, Александр Кольченко... Им помогли решить квартирные вопросы, потому что их жилье осталось на оккупированных территориях: в Крыму, Донецке, Луганске. Но у большинства, кто попадал в плен и вернулся в Украину, квартиры - и что квартиры, - вся жизнь также осталась там, куда пока попасть невозможно.
Поэтому и считаю нужным отслеживать судьбу пленных после освобождения. Ведь именно со временем становится понятно, насколько они оказались нужны собственному государству. Мне было невероятно больно видеть луганчанку Елену Сорокину, которая даже из плена выходила, рискуя, потому что одела реглан с надписью, сделанной в тюрьме: "Моя страна Украина". Благодаря читателям сайта Цензор.НЕТ она смогла открыть в столице зоомагазин, в подсобке которого и... жила, купив надувной матрас. Никаких предложений по поддержке бизнеса или решению жилищных проблем она так и не получила. И вынуждена была поехать ближе к родному оккупированному дому - в Попасную Луганской области, где у нее хотя бы есть друзья, которые предложили ей для жилья дом, в котором давно никто не живет. Надо было видеть ее лицо, отчаявшиеся глаза и опущенные плечи ...
Мужчины, с которыми я говорила об их проблемах, не решающихся годами, хорошо держатся. Оба - жители Донецка, интеллигенция Донбасса, настоящие патриоты Украины, оба арендуют жилье, у обоих родственники имеют серьезные проблемы со здоровьем, а Валерий Недосекин еще и работу не может найти. Как они не отчаиваются, не понимаю. Но очень хочется, чтобы мы все, и прежде всего представители министерств и организаций, которые должны этим заниматься, поняли, что Украина не должна бросать своих людей, которые за нее пострадали.
Беседу подаю двуязычной, как, собственно, и говорили мои собеседники.
"В ДОНЕЦКЕ ДАВНО УЖЕ ВСЕ ХОДЯТ С ДОКУМЕНТАМИ - ДАЖЕ МУСОР ВЫНОСИТЬ"
-Когда я вернулся из плена, в Киеве меня встречала жена, - рассказывает Игорь Анатольевич Козловский. - После моего ареста она вывезла из Донецка нашего больного сына, знакомые помогли. Она сняла квартиру возле железнодорожного вокзала, туда я и приехал после больницы. Эту квартиру, в которой мы сейчас беседуем, раньше снимал мой племянник. Он съехал в другое место, а мы перебрались сюда. Здесь мы с февраля 2018 года.
В двухкомнатной квартире неподалеку от метро "Лыбедская" идеальная чистота и порядок. Это то, что называется "хрущевкой" – две длинные комнаты-пеналы. В одной из них на кровати лежит 41-летний сын, который родился с синдромом Дауна, а вследствие травмы спины перестал ходить. Хозяева этой квартиры сделали перепланировку, объединив одну комнату с кухней. В мебельной стенке есть низкий стол с компьютером, за которым работает Игорь Анатольевич. Перед нашим приходом он в интернете участвовал в круглом столе, выступал перед многочисленной почтенной публикой. Сын ученого все это время лежит в соседней комнате, тихо, не издавая и звука, только время от времени крутит головой.
- Сын может сидеть, но недолго. В инвалидную коляску я его сажу утром и вечером. Более двадцати лет он живет со сломанным позвоночником – в 1998 году полез в окно и неудачно упал с нашего первого этажа… У него остались раны которые не заживают. Каждое утром в пять часов я промываю раны, катетеры, провожу перевязку. Переворачиваю сына, делаю ему массаж. Потом сажу и кормлю. Сын – мое счастье, моя любовь. Я счастлив, что он с нами. Сейчас я постоянно рядом с ним, не могу надолго отлучаться, потому что мама жены сломала шейку бедра. И супруга уже несколько месяцев ухаживает за ней в селе.
- Где был сын, когда вас арестовывали?
- 27 января 2016 года утром я открыл интернет и прочел, что подорвали Ленина на площади. Меня это насторожило. Позже узнал, что давно был на учете, что за мной ходила "наружка", доносы давно на меня писали. Материалы на меня копили. И тут звонок в дверь. Не открываю. "Кто там?" - "Благотворительный фонд "Юго-Восток". У вас инвалиды, пенсионеры есть? У нас есть помощь им". - "Нет, - говорю, - мы не нуждаемся". Через некоторое время соседка по домофону мне говорит: "Тут люди пришли, хотят вам оказать помощь". "Нет, я не нуждаюсь", - ответил. Покормив сына, положив его, поставил стирать белье и пошел вынести мусор. Выйдя из подъезда, сразу обратил внимание на машину, которая стояла неподалеку. Она мне сразу показалась подозрительной. Подхожу к баку. Из машины выходят автоматчики и ко мне: "Ваши документы". А в Донецке уже все с документами ходят даже мусор выносить. Проверили. "Приглашаем вас проехать в МГБ побеседовать". – "Понимаете, у меня сын, лежачий", - сказал я. "Это займет 20 минут", - говорят. Сажусь в машину и все понимаю, вижу пакет благотворительного фонда "Юго-восток". В МГБ меня отвели в помещение, где опера сидят: "Подождите, с вами будут беседовать". Время идет, я жду. С двух часов дня, когда меня забрали, уже ближе к пяти. Понимаете, один опер говорит, если бы я вел ваше дело, я б вас просто депортировал. А так… Вы серьезно попали.
Потом уже я узнал, что в это время вошли в мою квартиру, где сын лежал, все там вычистили и бросили его напризволяще. Он же не может сам ни перевернуться, будет под себя мочиться, если сам остается.
-Где в это время была ваша жена?
-В Киеве. Она с 2014 года все время находилась в Украине. Весной, с первым теплом, я собирался вывезти сына. Не успел.
-Как жена узнала о том, что вас арестовали?
- Ей позвонили мои ученики. У нас была договоренность – ежевечерне созваниваться. И вот я не позвонил. Моя ученица взяла такси и подъехала к моему дому. Проезжая мимо дома, она увидела – а у меня первый этаж – что внутри находятся незнакомые люди. Она все поняла. Тут же забрала свои документы и перешла на нелегальное положение. Месяц прожила подпольно и затем выехала на подконтрольную Украине территорию. Ученица же сообщила сюда, что случилось. Жена срочно рванула в Донецк. Нужно было спасать ситуацию. Больше суток, пока она добиралась, сын пролежал сам. А я об этом не знал, мне не говорили, что с ним. Это же один из методов давления. Более того, угрожали, что сейчас привезут сына и будут пытать его на моих глазах. Я пытался им объяснить, что у него синдром Дауна, он не понимает, что произошло дома. В его понимании просто вошли чужие люди и все разбросали. Он что, не разговаривает? – удивлялись потом те, кто меня допрашивали.
Одно из обвинений, которое мне предъявляли, и которое было в доносе некоего Комара, что я воспитал целое поколение проукраински настроенных людей. Я его читал. Там было сказано, что я - проукраинский патриот, поддержал Майдан, один из организаторов межконфессионального молитвенного марафона, который стоял в центре Донецка аж до августа 2014 года. Уже в город зашли "стрелковцы", а мы продолжали собираться под украинским флагом. Последними оставались.
"МЛАДШЕЙ ДОЧЕРИ БЫЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ, КОГДА В ТЮРЬМУ ЗАБРАЛИ И МАМУ, И ПАПУ. ОНА МЕСЯЦ ПОСЛЕ НАШЕГО АРЕСТА ПОЧТИ НИЧЕГО НЕ ЕЛА"
-Игорь Анатольевич, до войны вы были знакомы с Валерием Недосекиным?
-Нет. Я был в камере, которую во времена Советского Союза использовали для содержания смертников и пожизненников. Раньше это были одиночки, но теперь их переделали, доварили кровати.
-Это крошечные помещения. Протянув руку, упирался в стену, - добавляет Валерий. – Когда я сидел на кровати второго яруса, не мог выпрямиться, упирался плечами в потолок. Два шага по камере сделал и все. Такое узенькое помещение. На уровне глаз находилось крошечное окошечко, но свет в него не попадал из-за забора, сразу за которым был мусорник…
-Сначала нас, политических, тасовали с уголовниками, подсаживали и болеющих - туберкулезников. Но как только нас стало больше, выделили два поста специально для политических.
-С Игорем Анатольевичем мы провели в одной камере два месяца с небольшим перерывом – на три недели меня переводили к торговцу наркотиками.
- Когда находишься в камере с человеком твоих взглядов, единомышленником, - хоть немного можешь расслабиться, - продолжает Игорь Анатольевич. – Вначале я был с уголовниками, "ополченцами", среди них один россиянин был. А потом уже нас, политических, сгребли и отправили на десятый пост. Когда ко мне привели Валеру, мы разговорились, поняли, за что каждого из нас арестовали, вроде даже стены камеры раздвинулись. Нам было о чем поговорить, что обсудить.
-Я постоянно расспрашивал Игоря Анатольевича о религиозных направлениях, о современных течениях. Я ничего этого не знал, поэтому мне было интересно. Еще мы обсуждали российские телепрограммы, которые смотрели. Когда я попал к Игорю Анатольевичу, мне даже легче стало.
-Моя жена теперь постоянно спрашивает, как Валера, мы беспокоились, пока он сам был, без жены, - добавляет Игорь Анатольевич. – Вещами ему помогали, постельным бельем, посудой. У него же ничего не было после освобождения.
- Когда моя семья перебралась сюда, в Киев, вскоре у младшей дочери случился нервный срыв. Жена сразу не смогла выехать, было необходимо найти жилье. Ее обвиняли в шпионаже. Дело закрыли в июле 2017 года, когда передали в суд. 1 марта 2018 года жена с дочерью смогла приехать сюда, - добавляет Валерий. – И тогда тоже очень помог Игорь Анатольевич, дал телефон своей ученицы-психолога. Она долго работала с дочкой и, к счастью, помогла. Дочь перенесла сильнейшую психотравму. Ей было десять лет, когда в тюрьму забрали и папу, и маму. Девочка осталась с бабушкой. После нашего ареста почти ничего не ела месяц. Врач, которого посоветовал Игорь Анатольевич, сдвинула ситуацию с мертвой точки.
-Ваша жена долго была под арестом?
- Одни сутки она провела в "Изоляции". Месяц провела в ИВС. Ее взяли, чтоб давить на меня. Я дал показания, чтоб ее отпустили. Над нами издевались, как только хотели. Однажды нас везли в одной машине. Только у меня на голове был мешок. А она сидела рядом со мной. Во время допросов мне говорили: "Твоя жена у нас". Меня это пугало больше, чем издевательства и пытки. Жена же высказывала им все, что думала по их поводу.
-Как и моя, когда меня искала, - добавляет Игорь Анатольевич. – Приехав в Донецк, она ходила во все их силовые ведомства и в итоге нашла меня в МГБ. И в глаза называла их министерством грабителей и бандитов. Когда нужно было писать разные заявления, она писала их только на украинском языке, заявляя: "Я не знаю вашої мови". Уже потом я говорил ей: "Ты понимаешь, что нарывалась". Хорошо, что уже был шум вокруг моего имени, думаю, поэтому ее не арестовали.
-Мои родные тоже долго не знали, где я нахожусь, - добавляет Валерий.
-Люди, пережившие плен, говорят, что оттуда вернуться нельзя, носишь его постоянно за собой.
-Я постоянно размышляю на эту тему, выступаю, пишу, - отвечает Игорь Анатольевич. - Считаю, любая травма должна стать опытом. Травму нужно сделать опытом. Когда травма становится опытом, ее можно переработать. Если я постоянно буду находиться в своей травме, это также будет влиять на моих родных, они будут это чувствовать, хочу я этого или нет. Я буду на них влиять. Поэтому я должен пережить это. Спокойно. И сделать так, чтобы мой опыт работал на других. Понятно, что мы от воспоминаний никуда не денемся. Но это не значит, что мы должны постоянно находиться в постоянном страдании. Это обессиливает.
Хорошо, что этим летом рядом со мной и сыном никого не было, потому что моя перебитая нога распухла вдвое. Если раньше это видел мой младший сын, ему плохо становилось. Но это физическое проявление травм. А психологическое нельзя показывать. Держаться и держать. Двигаться вперед. Поддерживать настроение родных. Не надо быть скучным. Тогда ты действительно переработал свою травму.
"ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ВЫ ЛИШИЛИСЬ РАБОТЫ, ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ПОЛУЧАТЬ ПОМОЩЬ"
-После освобождения вас буквально сразу взяли на работу в Институт философии НАН Украины.
-Мы еще летели, а уже колеги позаботились о моем трудоустройстве. Утром 28 декабря замдиректора института философии, руководитель отделения религиоведения пошел к Борису Патону с инициативой взять меня на работу. В Академии наук знали мою ситуацию, поэтому сразу же все подписал. Меня же в Киеве знают 30 лет. Я возглавлял и сейчас формально возглавляю донецкое областное отделение Украинской ассоциации религиоведов. А мы являемся частью международной ассоциации. Через месяц после освобождения я приступил к работе в Институте философии. Правда, зарплата тут для Киева очень даже небольшая. Но меня приглашают читать лекции в другие институции. Это немножко улучшает ситуацию.
-Другим освобожденным предлагали работу?
-К сожалению, нет. Давайте сразу скажу, что у нас не было каких-то особых ожиданий. Мы-то люди взрослые, понимаем все. Но все же теплилась надежда, что ситуация будет немного иначе развиваться. Полгода ждали выплат в сто тысяч гривен. Мы с Валерой получили их самыми последними. После этого представители министерства соцполитики готовили документы, чтобы дальше нас поддерживать, но ничего из этого не вышло.
- А что с жильем? Вас поставили в очереди, на какой-то контроль?
- Ничего подобного. В нашей семье сумасшедшие деньги уходят на лекарства. Скопить деньги, чтобы купить квартиру, - нереально. Мы уже в возрасте, мне 66 лет, жене за 60. Никакой перспективы. Все там осталось, в Донецке. Нашу квартиру там невозможно продать. Она находится в центре, небольшая, но привычная и удобная. Сына там можно было вывезти на улицу. Жена не выдержала. Она написала письмо и не одно: на администрацию президента, на Кличко. От всех пришел ответ ни о чем. Из администрации написали, что это не их проблемы. Я благодарен Ирине Геращенко за то, что она периодически интересуется моей ситуацией, благодарен даже за ее желание помочь. Киевская городская администрация написала: вы не житель Киева, не прописаны в столице, поэтому на квартирный учет поставить не могут. Чтобы прописаться, нам нужно жилье… Получается замкнутый круг. Жена постоянно меня спрашивает: где квартира? Как нам жить? Ее оскорбляет, что нам в возрасте за 60 лет приходится начинать жизнь с нуля.
-У каждого в нашей семье есть справка переселенца, - добавляет Недосекин, - которая практически ничего не дает, выделяют только компенсацию оплаты коммунальных услуг – в общей сложности получается две тысячи гривен. По тысяче дочери и жене. Каждые полгода нужно ходить, продлевать эту помощь, приносить справки, заполнять бумажки. Из-за карантина разрешили делать это пока автоматически. Я, как работающий, имел право на 440 гривен компенсации коммунальной платы. Меня лишили и этих денег безвозвратно. Говорят, таков закон. Когда я увидел, что помощи стало меньше, связался с соответствующими органами. Мне ответили: из-за того, что вы не устроились на работу, на помощь не имеете права.
-Но в этом же нет логики! Наоборот, так как вы не можете устроиться на работу, вам нужна помощь…
-Причем я оформляю помощь на себя, как на семью, но лично я деньги не получаю, а жена и ребенок получают. Почти 11 месяцев жене не выплачивали пенсию, которую она оформила. Пришлось подавать в суд. Мы его выиграли, но выплатили всего одну пенсию, остальные деньги пропали… Оказывается, если ты меняешь место проживания, все деньги, которые заморозились, выбить невозможно. есть какая-то такая инструкция.
-Игорь Анатольевич, что самое ценное для вас осталось в Донецке?
- В первую очередь библиотека. И дома, и в нашем центре. Десять тысяч томов, наверное, было. А еще… Там, в Донецке, похоронены все мои близкие люди: отец, мать, бабушка, брат. И я не могу их навестить. Это тоже сложный психологический момент. Я единственный остался старшим в семье. И должен нести за нее ответственность.
- Я так понимаю, вы, Валера, другие освобожденные пленники вскоре после возвращения оказались брошенными государством.
-У государства до сих пор нет политики в этом отношении. Все носит хаотичный характер. В министерстве соцполитики, которое должно было нами заниматься, происходят свои перипетии. Его то расформировывали, то соединяли с министерством ветеранов, то опять разъединили. Нет людей, которые серьезно бы отвечали за пленных, разрабатывали бы программу для них. Освобожденным в первую очередь нужна медицинская помощь. Ее нет. Особенно важна психологическая помощь, в которой нуждаются практически все, кто прошел плен. Затем. Материальная помощь. Помощь с работой, трудоустройство. Все это должно входить в комплекс ответственности чиновников. Кроме того, сомневаюсь, что есть список всех освобожденных, всех, кто прошел плен. А он должен быть. За время войны более трех с половиной тысяч людей прошли через плен. Часть из них уже умерли. И причина смерти некоторых в том, что не было достаточной помощи, психологической реабилитации.
После освобождения на одном мероприятии я встретился с Уляной Супрун. Она сказала мне: "У вас есть опыт, вы можете принять участие в разработке определенной программы». На следующий день я пришел в министерство. Мне дали персонального человек, психиатра. Мы сели и он откровенно сказал: "Вы понимаете, у нас в этом плане ничего не делается. Единый центр, который остался еще со времен афганской войны, где реабилитировали афганцев, абсолютно советский, в нем нет специалистов. Те, кто действительно являются специалистами, будут требовать соответствующую заработную плату, а у нас таких средств нет. И они не поедут туда. А те, кто там есть, не той квалификации, не могут помогать людям с травмами войны". Была такая беседа. Пообщались и все. Но медицинская поддержка и трудоустройство - это также реабилитация и дополнительная травма, если этого нет. Освобожденный человек несет ответственность не только за себя, но и за семью. И чувствует себя в ужасном состоянии, если не может содержать родных, обеспечивать их. Семью Валеры фактически поддерживает больная жена. Для него, как для мужчины, это дополнительное психологическое напряжение.
Я готов работать кем угодно, но официально, - говорит Недосекин.
-А кто вы по профессии?
- преподаватель, был директором колледжа, это подразделение в ДААТ (Донецкая академия автомобильного транспорта). Представитель президента приходила в Феофании, спрашивала, что вам нужно. Я говорил, что приедет моя жена. И спрашивал, может есть предприятие с общежитием, чтобы я мог работать и нам было, где жить. Все это записали и сказали: "Мы поможем". Помогают до сих пор.
"Я СЧИТАЮ, ЧТО ИМЕЮ ЖИТЬ В СВОЕЙ СТРАНЕ. ЕСЛИ УЕДУ ОТСЮДА - ЭТО БУДЕТ ПРЕДАТЕЛЬСТВОМ"
-В нашем обществе нет культуры памяти, отсутствует культура поддержки другого человека, - продолжает Игорь Анатольевич. - Можно говорить, что наше государство еще молодое, но проблема глубже. Тот груз, который идет от советизации, когда люди не были ответственными, формализм, который вошел в нашу обыденность, бюрократическая машина осталась фактически такой, как и была, еще и приросла дополнительными элементами. Равнодушие существует именно на государственном уровне. Есть люди, которые искренне переживают и среди чиновников. Я их знаю. Но они, к сожалению, не могут помочь с квартирой. Или это эпизодические случаи.
После освобождения я много выступал, давал показания о плене, ездил в Европарламент, Британский парламент, госдепартамент США. Как-то вернулся и оказалось, что мне не выплачивают пенсию. Прихожу в пенсионный фонд и спрашиваю: "В чем проблема?" "Так вы же были за границей", - отвечают. "И что?" - "Нам пришло сообщение от СБУ, что вы пересекли границу". В постановлении сказано, если человек отсутствует в стране 60 дней, тогда рассматривается вопрос о начислении пенсии. А я, даже если все поездки собрать вместе, отсутствовал менее 60 суток. По два, три, четыре дня ездил, не больше. "Что мне делать?" - "Обновлять". Хорошо, я бываю в телевизионных эфирах, и в одном озвучил это. Меня услышали несколько депутатов. Ира Геращенко позвонила Порошенко. "Как без пенсии?" - удивился тот и позвонил Гройсману.
-То есть без звонков нужным людям ничего не решается?
Недосекин смеется в ответ на этот вопрос.
-Гройсман не поверил: "Да как такое может быть? Да нет". В тот же день мне звонили из СБУ, пенсионный фонд. И все за полдня было решено. "Да вы что. Мы здесь не виноваты ...» - говорили все. "Езжайте куда угодно, все будет хорошо. Никто пенсию не отнимет у вас" ...
-Все, что происходит в стране, у вас лично не вызывает отвращения - а зачем я за эту страну пытался бороться, если она со мной так, с моей семьей?
- Ну, я же трезвый взрослый человек. Это моя личная ответственность. Я ничего не ждал от страны, когда мы выходили с акциями протеста в Донецке. В 2014 году мы писали в Киев: "Вы понимаете, что сейчас здесь начнется?" Не обратили внимание. Никаких сдвигов не было. Я понимаю, что это я несу ответственность за страну. Это моя собственная ответственность. За время после плена я дал около 500 интервью и здесь, и за рубежом. Побывал за эти три года в 12 странах. Выступая, рассказываю о нашей войне, о проблемах, которые есть в Украине, чтобы привлечь внимание мирового сообщества. Это мое дело. Может это смешно, но я такой есть, таким создан, так воспитан. Я не жду помощи, не заглядываю в руки государству. Мне грустно от того, что у нас есть проблемы. Если вижу, что у кого из наших бывших пленных совсем плохо, стараюсь помочь. Это также моя ответственность. Я жду, понятно, что государство выйдет из состояния инфантилизма и равнодушия и дорастет до признания собственной ответственности.
-Сколько еще ждать?
-Поколения должны измениться ... Все население Украины - большая громада. Общество в своем подавляющем большинстве всегда будет инфантильным и патерналистским. Будет ждать, что сверху должна падать манна небесная. Есть представительство этой громады, которое в определенной степени уже вызревает - начиная с волонтерского движения, добровольцы, которые взяли на себя бремя, которое должно было нести государство. Они также разные. И не все зрелые. Но был порыв. И если бы наше государство было разумным, оно бы помогло им дальше вызревать. Но кто-то выгорел, кто разочаровался, кто отошел от активных дел.
-За рубежом не хотели остаться? Там у вас есть друзья, они бы точно уже решили вопрос с вашим бытом ...
- Мне стыдно за себя просить. За кого-то - могу. Но за себя - воспитание не позволяет. Даже мысли не было за рубежом остаться. В начале нулевых я был в Америке раз десять, выступал, рассказывал об Украине. Как-то было благотворительное мероприятие в Техасе. В одном помещении я выступал, а в соседнем Буш. У меня было больше людей, чем у него. Для Украины такое благотворительное выступление - показатель для бизнесменов. Ты только тогда можешь быть человеком, которого уважают в обществе, если ты альтруист, занимаешься благотворительностью. Иначе с тобой не будут иметь дело. Там культура другая. Культура помощи. И за тот вечер, один (!), для Украины собрали миллион долларов.
-Ну и собирали бы помощь, любили страну из-за границы ... В более комфортных условиях.
Знаете, когда кто-то критикует нашу страну из-за границы, меня это очень возмущает, хотя я знаю гораздо больше о наших проблемах. Нельзя унижать свое. За рубежом и так много делали, чтобы меня освободить. Сообщество моих учеников устраивало различные мероприятия от Швеции до Австралии. Я благодарен и нашим деятелям культуры: Вакарчук, Жадан активно продвигали информацию обо мне. Я считаю, что должен жить в своей стране. Если уеду отсюда - это будет предательством.
-С тех, кто с вами был освобожден, у кого до сих пор серьезные проблемы?
-Тот самый Игорь Яковенко ... Еще когда был жесткий карантин, я договорился встретиться со своим парикмахером. Пешком дошел до площади Льва Толстого. И тут кто-то чумазый бросается мне в объятия. Я узнаю Игоря. Ты где пропал? - спрашиваю. Когда я видел его последний раз, это было на Подоле, он говорил, что не имеет работы, никто не берет, потому что он из Донецка. Признавался, что у него крыша едет от этого, не с кем общаться. Ходил к психологу, но ничего из этого не вышло. Затем он собирался ехать в Польшу на заработки. И исчез. Вот я его встретил. Говорит: "Я иду 200 километров пешком из Южноукраинска, так денег нет, еды нет". Его ребенок и девушка, с которой он жил, остались на оккупированной территории. Все деньги, которые у меня были с собой, отдал ему. Дал свой номер телефона. Попросил набрать. Выложил историю этой встречи в фейсбук. Посыпались предложения о работе, люди передавали деньги, собрал пищу, телевидение сделало о нем сюжет. Он сам по специальности повар. Сейчас устроился в Ирпене охранником. Гражданское общество объединилось, помогло, а государство ничего не сделало.
Володя Фомичев пошел работать на радио. Также мой ученик. Сейчас ищет работу. Арендовал жилье на Подоле вместе с кем-то. Потому что одному квартиру невозможно оплачивать.
Тем, у кого на территории Украины была хоть маленькая зацепка, какая-то связь или родственники, часть бизнеса, тем легче выжить. Так произошло с Игорем Сапожниковым. Его из плена девушка ждала. Они поженились. Сто тысяч, полученных от государства, вложили в дело в Каменце-Подольском. Арендуют там квартиру.
Сергей Николаев нашел работу системным администратором. Его семья до сих пор остается в Донецке. Вовремя не уехала, потому что он квартиру не мог снять. Они там. Он тут. Разорвана семья.
У многих из бывших пленных семьи остались в Донецке. До сих пор кое-кто не видел ни мам, ни жен. Если сейчас пробовать выехать из России, то жена может пересекать границу, а ребенка не пропустят. Такие правила.
Основная масса освобожденных ребят работают таксистами.
-Либо сторожами, - добавляет Игорь Анатольевич. Это те, кто задержался в общежитии министерства соцзащиты.
-Им еще повезло, что они живут там уже 10 месяцев, - считает Недосекин. - Но в любой момент могут оттуда попросить ...
-Все эти проблемы углубляют состояние человека, ухудшают его психологическое состояние, - говорит Игорь Анатольевич. - Во время карантина мне позвонил Василий из этого общежития: "Нам есть нечего". Хорошо, у меня есть знакомые. "Каритас" помог, благотворительная религиозная организация. Привезли им еду. Православные помогли, мормоны, договорился с мусульманами. И снова же - объединилось гражданское общество. Я все равно верю, что однажды Украина станет такой, какой мы хотим ее видеть. Чтобы это произошло, каждый из нас должен делать свою работу, отстаивать свою позицию, показывать своим примером, что бороться за свою страну нужно. А то, что моя семья страдает, что я не могу вывезти на улицу больного сына ... Надеюсь, эти трудности раньше или позже, но я преодолею, как и другие люди, прошедшие плен.